| |
Под беззвёздным небом ночи,
Там, где мрак царил безмолвный,
Шёл Кузнец, вперяя очи
В край пустынный и холодный,
Где вдали скала чернела
Точкой призрачной и смутной,
И звезда над ней горела,
Источая свет свой чудный.
Сон тревожный обнял землю,
От недуга чуть живую.
Звуков сонм, печали внемля,
Тишину явил немую.
Только ветер еле слышно
Говорил о друге верном,
Кто от гнева властелина
Мир сокрыл великой жертвой,
Кто сумел для человека
Возвратить Огня цветенье,
Подарив земному веку
Новой жизни пробужденье.
И Кузнец, о том узнавши,
Головой тот час поникнул.
Громовержца проклинавши,
Он в отчаянье воскликнул:
«Лучше б мне не жить на свете!
Отчего не знал я прежде,
Для кого оковы эти
Я ковал трудом усердным?!
Что служил я Громовержцу?
Он величием жестоким
Потопил в крови и смерти
Голос совести глубокий.
И теперь в горах, где вьюга,
На большой скале холодной
Я прикованного друга
Вижу образ благородный.
Правду мучимую вижу.
Но надеждою святою
Огнь разносится по миру
Ослепительной звездою.
Той звезды лучи живые
Мир ликующий встречает,
И любовь сердца людские
Друг от друга зажигает.
Славен помысел высокий,
Велико Провидца дело!
Отчего ж судьбой жестокой
Награждён он злым уделом?
Нет надежды на спасенье!
Тяжек гнев у Громовержца.
Дух скорбит. Мой ум в смятенье.
Я терпеть не в силах это!»
Так Кузнец в печали горькой
Подошёл к скале угрюмой.
Он рыдал. Тоскою долгой
Мысль его пленили думы.
Но заметив скорбь у друга,
Кузнецу Провидец молвил:
«Что мне скалы, что мне вьюга:
Долг пред миром я исполнил!
Буду пусть теперь хоть вечно
Я к скале прикован хладной.
Пусть страданье бесконечно,
Ведь иное мне отрадно:
Хоть на мне свой гнев срывает
Громовержец неразумный,
Но в душе моей сияет
Пламя истины премудрой.
У людей отверзлись очи,
Их сердца в любовь оделись.
Посмотри, средь тёмной ночи
Гор вершины как зарделись!
Рвётся ввысь живое Пламя,
Восстают земли творенья,
В них горит святое знамя
Сладкой истины прозренья!»
Говорил Кузнец в волненье:
«Друг несчастный, что с тобою?
Помутился ль ты в мученье
Прежде ясной головою?
Знай, что сила мне подвластна
Недр земных, стихий жестоких!
Плещет яростная лава
В горных трещинах глубоких.
Я велю громам подземным
Сотрясти чертог могучий,
Застелю я дымом серным
Грозные Олимпа кручи.
Прикажу земле разверзнуть
Твердь свою бездонной пастью
И безжалостно низвергну
Громовержца в одночасье.
Помнишь огненного змея,
Что кометою мятежной
Мчался, смертью лютой вея,
Карой страшной неизбежной?
Скоро в толщу небосвода
Туча змеев вознесётся,
И, поверь, мой друг, свобода
Вновь тогда к тебе вернётся!»
Но сказал Провидец твёрдо:
«Друг! Затем ли жертву эту
Я принёс земле свободной,
Чтоб отнять её надежду?
Дал Огонь мне власть над миром,
Но не скованную гневом
И своей великой силой
Не колеблющую небо.
Возжелаю я свободы
От цепей несправедливых, –
Всей земли нахлынут воды
На чертоги властелина.
Восходящего светила
Мощь великая восстанет!
Но с победою, у мира
Сердце биться перестанет.
Две звезды, сошедшись разом,
Небо пламенем застлали
И, спалив себя пожаром,
В бездне мертвенной пропали.
Для того ль свершал я жертву,
Чтобы мир, любимый мною,
Как звезда сгорел бесследно,
Став пустынею немою?!»
Тишина с минуту длилась.
В напряженье непрестанном
Мысль за мыслью проносилась.
И сказал Кузнец печально:
«Милый друг! Но есть ли способ
Возвратить тебе свободу?
Долго ль Громовержец гордый
Будет нам нести невзгоду?»
И сказал тогда Провидец:
«Долго зло прожить не может
И себя своей же силой
Очень скоро уничтожит.
Но питает жизнь любую
Правды вечное желанье.
Помни ж истину простую:
Есть и злому покаянье!»
Так сказал Провидец мудрый.
Друг в печали с ним простился,
Но вопрос надолго трудный
В разум Кузнеца вселился.
А над горною стеною
Чистой истиной ответа
Восходило над землёю
Солнце нового рассвета.
|
| |
|