| |
В череде высокой горной,
Средь вершин озябших белых
Выше всех вознёсся гордо
Пик дымящий почернелый.
Разносясь громовым стоном,
С буйством бешеной стремнины
По его гранитным склонам
Вниз неслись огня лавины.
Из вершины беспокойной
В небо глыбы вырывались
И, скрывая солнце мглою,
Чёрным пеплом рассыпались.
Здесь, могучий и умелый,
Жил Кузнец в пещере тёмной,
Где вершил своё он дело
Подле огненного горна.
Вот пришёл к нему Провидец.
Рад Кузнец родному другу:
С давних пор его не видя,
Впал уж он в большую скуку.
Но, печали тень заметя
Вдруг у гостя дорогого,
Поднялся Кузнец навстречу
И сказал такое слово:
«Здравствуй, друг ты мой заветный!
Чем же я тебя обидел?
Долго ждал тебя я тщетно,
Прежде чем теперь увидел!
Что ж угрюм ты? Что невесел?
Грусть разгоним мы беседой.
Отчего главу повесил,
Другу доброму поведай!
Посмотри моё творенье:
Вот перун златой и прочный –
Громовержца утешенье,
Им с небес разит он точно!»
Но сказал в ответ Провидец:
«Видел я, как стрелы эти
Много жизней погубили.
Есть ли польза в них на свете?»
А Кузнец всё продолжает:
«Посмотри на чашу эту,
В ней амброзии дыханье
Жизнью вечною согрето!»
Но опять Провидец молвит:
«В том заслуга ль сильных мира,
Что себе бессмертье прочат
Средь безумнейшего пира?
Я же видел правды силу
Под седым покровом неба,
Видел мать с ребёнком милым,
Умиравшую без хлеба.
Свой кусок последний сыну,
Умирая, мать вручила,
И лицо её сияло
Ярче всякого светила!»
«Что ж, – Кузнец ему ответил, –
В речи я твоей премудрой
Ясность истины приметил,
Свет её незримо-чудный.
Но увидь же напоследок
Лучшее моё творенье!
Этот труд бесценно редок,
В нём же – всё моё уменье:
Змей могучий и крылатый,
Пастью пламя изрыгает,
Выкованный из булата,
Словно солнце он сверкает.
Сохранит любые клады
Он слугой его назвавшим.
Нет спасенья и пощады
Супротив него восставшим.
По приказу Громовержца
Сотворён сей змей был мною,
Чтоб Огонь хранил священный».
Тут, воспрянув головою,
Кузнецу Провидец молвил:
«Что же в том Огне сокрыто?»
Друг ему на то ответил:
«Власть великая открыта
Для того, кто им владеет.
В том мечта у Громовержца,
Но и он не разумеет,
Как могущество отверзти.
К нам явилось это Пламя
При рожденье древнем мира
И, природу согревая,
Жизни вечной свет дарило.
Но теперь оно сокрыто
От лица земли бесследно
И тепло его забыто
Под седым холодным небом.
Только изредка как будто
Средь людей Огонь проснётся,
И тогда любовью чудной
Отблеск дальний отзовётся.
Вот за то и ненавидит
Род людской громов властитель,
Что, храним сердцами, дышит
В них, порой, Огонь великий».
У Провидца при словах сих
Сердце радостно забилось,
Точно солнце, тьму прорвавши,
Ясно в разуме явилось:
«Где ж Огонь сокрыт чудесный,
Друг, молю тебя, скажи же,
Где сверкает бесполезно
Он в своей великой силе?
Мне бы Пламя то увидеть,
Духом жар его почуять!
Ведь теперь уже не в силах
Ни о чём я больше думать!»
И Кузнец ему ответил:
«Друг! Приказом Громовержца
Путь к Огню навек запретен,
Под угрозой лютой смерти.
Но тебе помочь сумею:
Должен на спину забраться
Ты к летающему змею
И за рог его держаться.
Власть над ним сокрыта в роге.
Змей к Огню тебя доставит,
Но и в тайном том чертоге
Рог из рук не выпускай ты.
Как узришь Огонь заветный
И его почуешь силу,
Тут же мчись назад, не медля,
Чтобы в Тартаре не сгинуть!»
И своим объятьем крепким
Завершил Кузнец свиданье.
Змей взвился под свод небесный
И исчез в бескрайней дали.
|
| |
|