Гномик Вася. Часть 1

В основе сего произведения
лежит сказочная история,
рассказанная мне в детстве отцом.

Хотя события, описываемые здесь,
и относятся к разряду вымышленных,
нельзя, однако, с уверенностью утверждать
их невозможность в повседневной жизни.

    Вася был единственным сыном своей матери. Будучи трёх лет от роду, он лишился отца, умершего от холеры. Событиям же, описываемым в данном повествовании, Вася предстаёт уже семилетним живым кудрявым темноволосым мальчиком с курносым носом и светло-карими глазами, в которых так часто отражаются весёлые и беззаботные чувства, невинность которых свойственна только маленьким детям, ещё не познавшим столь заманчивые пороки этого мира. Роста он был небольшого даже для своего возраста и отличался значительной худобой, вызванной, быть может, тем обстоятельством голодного времени, которое застало его рождение и первые годы жизни. Жил Вася вместе с матерью в селе Николаевка П-ской области в небольшом одноэтажном деревянном доме, сработанном добротно, но, местами, показывавшем свой немалый возраст. Тёмная бревенчатая конструкция его, некогда прикрытая обыкновенной соломой, теперь имела хорошую прочную крышу, выложенную слоем шифера. Со стороны улицы находились два небольших окна, стёкла которых хоть и отличались некоторой кривизной, однако вычищены были до блеска и рано утром, по мере восхождения солнца, разгорались ярким огнём отражённых солнечных лучей, сверкая подобно двум бриллиантам, каким-то образом оказавшимся среди однообразной коричневато-серой горной породы. Внутри дома выделялась маленькая прихожая, в полумраке которой можно было различить две скамьи по её бокам со стоявшими под ними несколькими парами обуви. Здесь же на прибитых к стене крюках висела верхняя одежда. Дальше шло что-то наподобие кухни, где с левой стороны во всю стену протянулся деревянный стол, в одном углу которого стояло несколько тарелок, а в другом – небольшой железный тазик с замоченным бельём. Выходившее отсюда во внутренний двор окно, располагавшееся как раз над столом, имело от угла до угла большую трещину. На противоположной стене висели два небольших шкафа, чуть ветхих, но опрятных, между которыми находилась потемневшая от времени икона Богородицы. Вслед за кухней можно было увидеть единственную жилую комнату дома, по размерам своим равнявшуюся двум предыдущим помещениям взятым вместе. Возможно, она оказалась бы и больше, если бы не стоявшая здесь русская печь, загромождавшая собою одно из окон, и на которой так любил спать Вася. Комната была достаточно чистой и прибранной, как и всё в этом доме. С потолка свисала лампа с отколотым розовым абажуром, а напротив печи возле стены стояла высокая и широкая кровать, прикрытая шерстяным одеялом, изголовье которой продолжала берёзовая тумбочка с несколькими иконами и потушенной свечой. У входа в комнату находился небольшой стол с парой стульев. Здесь же лежало несколько книг. Всё в доме, который так и хочется назвать замечательным и таким тёплым русским словом «изба», было покрыто лёгкой пеленой ветхости, которая почти не замечалась за царившей здесь опрятностью, трудами рачительной домохозяйки, Васиной матери. Однако, оставшись без мужа, должна она была приложить все силы для воспитания своего маленького сына, часто и во многом себе отказывая. Будучи вынужденной в связи с этим устроиться на работу дояркой на местной животноводческой фабрике, Васина матушка имела, тем не менее, и собственное хозяйство, заключавшееся в огороде, обнесённом забором и отделённом от другой части двора, где в небольшом сарае жили поросёнок да несколько кур с петухом.
    Село Николаевка возникло вокруг маленькой деревянной церкви Святителя Николая. Оно отличалось малыми размерами, удалённостью от крупных промышленных и торговых центров и значительной замкнутостью в самом себе. Животноводческая фабрика, располагавшаяся в двух километрах от села, была здесь единственным объектом промышленности и давала трудовые места большинству жителей Николаевки. NB: Весьма необычный в наше время и не поддающийся атеистической логике случай, когда населённый пункт образуется не вокруг промышленного или научного центра, являющегося материальной подпиткой для населения, а вокруг церкви – духовной составляющей нашей жизни; таким образом, достаточно чётко прослеживаются приоритеты жителей Николаевки, которые было бы весьма полезным запомнить читателю, так как дальнейшее развитие событий может их непосредственным образом затронуть.
    Церковь Святителя Николая, как и большинство сельских строений, была деревянной и, вероятно, являлась одной из первых построек села. На вид ей можно было дать не меньше ста лет, хотя никто не решился бы точно определить её возраст, потому что последний человек, имевший возможность застать строительство церкви, или, по крайней мере, слышать о нём от своего отца, умер полтора года назад. Старик Матвей, как звали его деревенские ребятишки, служил помощником священника при церкви, а по совместительству – и звонарём на местной колокольне. Восемьдесят один год довелось ему прожить, однако никаких сведений относительно даты строительства церкви через него до нас не дошло. Не последнюю роль сыграли и несколько крупных неурожаев, ставших около пяти лет ранее описываемых событий причиной голода, истребившего в течение года четверть населения села. Вслед за голодом наступила эпидемия холеры, которая вместе с ним уничтожила в итоге почти половину всех жителей. Были слухи, что и голод, и эпидемия, – дело рук человеческих, однако точных сведений об этом не имеется.
    Николаевка располагалась в удалении от крупных проезжих дорог, и случайный посетитель заезжал сюда крайне редко. Возле села протекала неширокая речка с чистой и прозрачной водой. Пройдясь по каменистому берегу и заглянув сквозь заросли ярко-зелёного камыша и рогоза в её глубину, можно было отчётливо разглядеть каждый камешек на дне, где проносились стайки мелкой весело резвящейся рыбы. Хорошо здесь летом! В студёную пору зимы, когда метель стучала в окно серебристыми хлопьями и ветер так завывал, что невольно становилось не по себе, особенно в сумерках, Вася, лёжа на тёплой печке и смотря в покрытое инеем окно, радостно вспоминал эти летние переживания, насквозь пронизанные лучами яркого и тёплого солнца, с бесчисленным многообразием цветов и так на них похожих бабочек, эти серебристые стайки рыбок, которые всегда так хотелось схватить, не позволив им разлететься по речной глубине и сделаться невидимыми. Он помнил, как однажды, будучи пятилетним мальчиком, встретил на полянке возле реки «дедушку Матвея», как Вася любил его называть. То был сухой старик с длинной седой бородой и выцветшими бледно-серыми глазами на покрытом многочисленными морщинами лице. Глаза его так ласково смотрели на маленького Васю, что тот не мог с первых же минут их знакомства не проникнуться доверием к этому человеку.
    Старик Матвей сидел тогда на берёзовом пеньке и грыз соломинку, весело наблюдая за игравшим возле него мальчиком, когда Вася вдруг спросил:
    – Дедушка Матвей, а что это за деревья за рекой?
    – А это, дружок, дремучий лес, – отвечал старик, – с незапамятных времён стоит он здесь, когда ни тебя, ни матушки твоей, ни села нашего ещё не было... – он на минуту задумался, подперев голову рукой.
    – А что за этим лесом, – не унимался Вася, – кто там живёт?
    – Живут там люди, говорят, только что это за люди и как они живут, – этого я не знаю. В жизни мне не довелось пересечь этот лес. Только однажды, в молодости моей, как расхрабрился я на медведя идти охотиться, мне старик местный, Егор, такой же старый, как я теперь, сказал, что в лесу этом нечисть всякая водится. Говорит, гномы какие-то в старом дубе поселились (видишь отсюда, – вон та большая крона посреди леса высится). Тогда-то я не поверил, опрометью кинулся с ружьем наперевес в самую чащу леса. И благо ещё медведя не встретил! Заблудился я там. На второй день только вспомнил о большом дубе, которым меня старик-то пугал. Нашёл его и оттуда уже по дороге вышел к нашей речке. В дубе же этом заприметил я большое дупло на высоте человеческого роста и решил туда любопытства ради заглянуть. Просунул голову – пустота! Сунул руку – дна не достал. А как свечкой светить стал – она всё гасла, стоило только к дуплу её поднести...
    – А пытался ли кто-нибудь кроме вас туда забраться? – вконец заинтересовался Вася, оставив все игры, прежде его занимавшие.
    – Говорят, были люди, желавшие поглумиться над выдумками старика Егора, – отвечал Матвей, – ночью собирались срубить дуб, чтобы, отпилив часть его ствола с дуплом, принести рано утром во двор к Егору и попугать старика, когда тот будет выходить из избы. Однако под утро двое из них прибежали из леса, не помня себя от страха, а одного так и не нашли. Те двое потеряли память, и ничего от них узнать не удалось. Да-а... – и дед Матвей замолчал. Но тут он заметил, что Вася, широко открыв глаза, посматривал то на него, то на лес за речкой и испуганно дрожал.
    – Ну, испугал я тебя своей болтовнёй, ты уж прости старика...
    После чего встал с пенька и, показывая на маленький алюминиевый крестик на груди Васи, сказал:
    – Главное запомни: пока на тебе есть крест, никакая нечисть тебе не страшна. Те трое были безбожники, за что и поплатились, ты же ничего не бойся, только крестик не снимай и в лес один не ходи. – На том разговор и кончился.
    Перенесёмся же из событий двухлетней давности во времена настоящие.
    В тот день, когда застали мы Васю нашим повествованием, он вместе с матушкой своей стоял на утренней службе в сельской церкви. Завтра – первое сентября, время первого знакомства со школой. Вася с нетерпением и некоторым даже страхом ожидал этого дня. Также во многих людях невольно возбуждает интерес тот день, когда жизнь их должна коренным образом измениться. Но как она изменится, и что это будет? – именно над этим вопросом и размышлял Вася, стоя на молебне, посвящённом началу учебного года, где многие ребята разного возраста благословлялись на успешную учёбу в текущем году. Были среди них и такие, кому, подобно Васе, предстояло посетить школу впервые, и которые переживали это событие не меньше его самого. Однако вера в Божью помощь и ласковые слова матери давали Васе надежду, что его новая жизнь окажется лучше уже прожитой им.
    Церковь Святителя Николая, в которой проходил молебен, была небольшой и за долгое время своего существования успевшей обветшать. Её одноэтажное здание казалось выше, благодаря стоявшей рядом колокольне, имевшей почти в два раза большую высоту, чем главный купол самой церкви. На колокольне находились два больших и несколько маленьких колоколов, каждое утро пробуждавших людей от ночного забвения серебристым звоном, окутывавшим всё село своим незримым омофором.
    Прекрасен утренний звон! Едва первые лучи просыпающегося солнца коснутся верхушек сосен, частым лесом возвышающихся вокруг села, как слышится мощное и радостное гудение больших колоколов, за которым следует нежный трезвон их меньших собратьев. Раздаваясь сначала поочерёдно, звуки их постепенно сливаются, перекликаясь между собой и достигая своей наивысшей силы по мере восхождения светила над горизонтом и распространения по всему миру его лучей. Даже облака в этот миг как будто замирают, словно боясь неосторожным движением своим нарушить чистоту величия проснувшегося властелина. А как река встречает его восход! На её колышущейся глади, как на гранях огромного бриллианта всеми цветами радуги отражаются первые солнечные лучи. Подходя к берегу и сталкиваясь между собой, волны рассыпаются на множество мелких брызг, словно осколков огромного кристалла, вмиг получивших свободу и засверкавших каждый на свой лад. Как слёзы радости, на прибрежной траве виднеются свежие капли утренней росы, будто вся природа только и ждала этого момента, чтобы прославить величие Дающего ей жизнь. Но вот проходит первый миг радости, и всё постепенно приобретает свои обычные очертания. Замершие, было, тучи с новой силой летят по небу, стремясь туманом своим закрыть солнце, как будто вовсе и не трепетали они только что в благоговении перед ним. Но вновь слышится колокольный звон, полный величия и радости. Испуганно смотрят эти серые поднебесные создания на солнце, разгоревшееся в небе ещё ярче, и медленно отступают далеко за горизонт.
    Однако возвратимся к Васе, которого мы застали уже выходящим из церкви после окончания молебна. Он находился в приподнятом настроении и был полон нетерпения, которое ему никак не удалось бы теперь скрыть. Вася стремился быстрее придти домой, чтобы примерить новую школьную форму, в которой ему на следующий день предстояло, закинув в первый раз за плечи красивый портфель, отправиться навстречу новой жизни. Размечтавшись, он не заметил, как ушёл от матери слишком далеко вперёд по широкой дороге, проходившей через всё село и миновавшей их дом. Словно очнувшись, Вася остановился, чтобы подождать свою матушку, но, обернувшись, увидел вместо неё какую-то старуху, чьи костлявые руки опирались на избитую дубовую клюку и дрожали мелкой дрожью. Приторно улыбаясь, она приближалась к мальчику так быстро, как только это могли позволить её старые ослабшие ноги. Одета старуха была во что-то грязно-серое, создававшее впечатление лохмотьев. Из-под её косынки выглядывала прядь седых волос с прочернью, чуть прикрывавшая хищно горящие глаза над землистым и несколько загнутым носом. В чертах её лица было что-то восточное, злое. Вася не на шутку перепугался и побежал, что есть духу, к ближайшей изгороди, где в заборе была кем-то пробита большая дыра, надеясь там спрятаться от ужасной старухи. Сильно запыхавшись, остановился он только тогда, когда, миновав несколько дворов, оказался возле калитки своего дома. Сердце его билось. Сумеет ли найти его здесь старуха, или всё-таки матушка подоспеет раньше? В голове его постоянно вертелся этот вопрос, а глаза напряжённо всматривались в пыль, поднявшуюся вслед за проехавшей мимо телегой. Минуты тянулись в ожидании. Никогда ещё Вася так не беспокоился за свою жизнь, как в этот раз. Старуха ничего не говорила, но её приторная улыбка и животные черты лица, как бы сливавшегося с дорожной пылью, и её непонятное стремление вслед за ним рождали в Васиной душе неясные страхи и недобрые предчувствия. Вдруг на плечо его легла костлявая рука:
    – Куда это ты, малыш, от меня убегаешь?! Неужели боишься? – голос старухи был похож на скрип заржавленных колёс, – нехорошо заставлять бабушку бегать за тобой через всё село. Лучше скажи мне, это твой дом?
    Вася, смертельно напуганный, смог только кивнуть. В этот момент на дороге показалась его матушка, и он, видя долгожданное спасение, опрометью кинулся к ней. Старуха не успела его схватить, но, по-видимому, не желая попасться на глаза Васиной матери, быстро отошла от ограды, что-то зло шепча про себя.
    – Куда же это ты от меня убежал? – ласково спросила его мать. Но, видя на Васиных глазах испуг и слёзы, прибавила, – Кто тебя обидел?!
    Вася рассказал ей о старухе, погнавшейся за ним неизвестно почему, когда он отошёл слишком далеко, о том, как пролез через забор и прибежал к дому. Дальше мальчик не мог говорить, а только плакал. Матушка нежно приласкала своего единственного сына, и они вместе вошли в дом.
    Надо сказать, что старуху, погнавшуюся за Васей, знали в деревне и раньше. Лет десять назад произошёл случай, наведший много слухов и суеверий. Однажды во время церковной службы она явилась на церковный двор и, шепча какие-то непонятные простому уху слова, стала бросать комьями навоза в окно колокольни, где в это время служил звонарём старик Матвей. Выйдя оттуда, он выгнал старуху, запретив ей впредь здесь появляться. Также в своё время были разговоры о появившейся в окрестностях села ведьме, воровавшей детей. Рассказывали, что несколько детей тогда пропали, однако незадолго до настоящего времени слухи утихли. И вот теперь, после этого странного случая со старухой, в голове Васиной матушки вновь ожили воспоминания прошедших лет. Предупредила она Васю, чтобы тот на улице ни на шаг от неё не отходил, хотя он, натерпевшись страху, и без материнского совета хорошо это понимал. Собираясь на следующий день в школу, Вася почти забыл о неприятной старухе, которую впредь уже не встречал. Мальчик шагал с матушкой за руку по пыльной дороге, по сторонам которой виднелись небольшие деревянные дома, окружённые бревенчатыми заборами с прогнившими кое-где калитками, возле которых в обилии росли покрывшиеся первой желтизной берёзы. Все его мысли были о школе, и особую торжественность им придавал впервые отягчивший Васины плечи портфель с парой тонких тетрадок и набором карандашей. Нужно отметить, что и матушка его стала постепенно забывать о минувшей неприятности, гордо смотря на идущего в первый класс сына.
    Школа находилась от их дома на полпути к церкви. Как и большинство сельских строений, сделана она была из дерева, причём из какой-то очень светлой и стойкой его породы, потому что стены её не темнели, несмотря на более чем пятидесятилетний возраст. Одноэтажное здание школы имело множество окон, парами выходивших из каждой из классных комнат, располагавшихся вдоль длинного центрального коридора. Окна были закрыты занавесками, и почти на всех подоконниках стояли горшки с фиалками или какими-нибудь другими цветами. Возле школы имелся аккуратно убранный дворик с пятью высаженными в ряд берёзками в задней его части и двумя молодыми тополями, подобно часовым высившимися с обеих сторон от входа. Само же здание с восточной стороны находилась в объятьях большого и старого дуба.
    Остановившись вместе с матерью возле входа в школу, где уже собралась достаточно большая группа детей и их родителей, Вася стал с любопытством осматриваться. Хотя все дети, поступавшие теперь в первый класс, и были с Васей одного возраста, роста он оказался среди них самого маленького. Вскоре к ним подошла учительница начальных классов и стала долго говорить с родителями о чём-то, Васе ещё непонятном. Наконец, подул холодный ветер, и детей пригласили войти внутрь школы. Они прошли через длинный, обклеенный зеленоватыми обоями коридор, в конце которого стояла большая ваза с молодым кустом шиповника, на котором, несмотря на осеннее время, имелся один небольшой и почти завядший цветок. Однако по розовому сморщившемуся венчику можно было предположить недавнюю изысканную его красоту. Шага за четыре от вазы все остановились и, спустя полминуты, вошли в небольшую и чисто прибранную классную комнату. Детей было около десяти, и все смогли здесь удобно разместиться. Следующие за этим полчаса оказались довольно приятными и интересными для новоиспечённых школьников. Детям понравилась их новая учительница, женщина лет тридцати, со светло-русыми волосами и весёлым характером. Она стала рассказывать им о школе, о том, как они будут здесь учиться, и в конце этого первого в жизни детей урока раздала каждому из них по новенькому букварю. Затем, видя, что за окном на чистом небе вовсю светит солнце, говорившее об установившейся на весь день хорошей погоде, учительница предложила пойти на прогулку в лес. Когда она вместе с детьми, а также отправившиеся с ними один из учителей старших классов и его подопечный проходили по мосту через речку к лесу на противоположном её берегу, Вася вспомнил давние слова деда Матвея про таинственный дуб с гномами, и в душе его зародилось беспокойство. Однако группа ребят направилась вдоль реки в сторону, противоположную той, где находилась колдовская поляна, и Вася в скором времени успокоился.
    Прошло около двух часов прогулки, прежде чем дети, устав, захотели домой. Учитель старших классов предложил пойти короткой дорогой, и скоро они вышли на поляну, от которой к мосту вела прямая дорога, вытоптанная, возможно, за долгие годы такими же процессиями, как эта. Надо сказать, что ещё до выхода на поляну Вася пожаловался учительнице, что у него устали ноги, и учительница попросила старшеклассника (который, судя по всему, был человек достаточно хорошей репутации) посадить Васю на плечи, что тот и сделал. Дойдя до большого дуба посреди поляны, он приостановился отдохнуть, поправляя сидевшего на его шее Васю, которого нёс без остановки уже около пятнадцати минут. Но тут старшеклассника, несколько отставшего от группы, окликнули с другого конца поляны. Он кинулся за всеми, забыв на миг, что на плечах у него был довольно ценный груз. Вася не удержался и с криком полетел вниз.
    А дуб-то посреди поляны был тот самый, о котором дед Матвей в своё время поведал мальчику, и именно в его большое дупло Вася угодил, свалившись с плеч своего носильщика!