Гномик Вася. Часть 2

    Уронив Васю и услышав его пронзительный крик, старшеклассник опомнился и испуганно оглянулся. На земле мальчика не было. Не нашёлся он и при попытке разгрести всюду здесь изобиловавшие кустарники. Старшеклассник позвал на помощь, и, спустя минуту, здесь находилась уже вся группа. Учителя были очень напуганы Васиным внезапным исчезновением. Первые полчаса его пытались найти на земле, в траве или кустах, недоумевая, куда он мог подеваться. Никому и в голову не приходило проверить дупло большого дуба, возле которого и случилось это происшествие. Наконец все решили, что Вася нарочно спрятался, пытаясь их разыграть. Его стали звать на все лады, пытаясь объяснить, что с ним не хотят играть, что все устали и что давно пора идти домой. Однако невдомёк им было, что Вася-то как раз их и не слышал. Учительница повела уставших детей по домам, а учитель старших классов, старшеклассник, крайне опечаленный таким поворотом событий и чувствовавший, что ему крепко влетит, а также несколько вызванных впоследствии людей, среди которых был один медицинский работник, допоздна искали Васю на поляне и прилегавших к ней участках леса.
    Но как же Васина матушка? Что она будет чувствовать, узнав об исчезновении своего единственного сына?! Что будет с ней, когда ей об этом расскажут?!
    Васина матушка весь вечер просидела возле окна с недобрым предчувствием на душе. Было уже девять часов вечера, а сын её всё не возвращался из школы, куда пришёл около десяти часов утра, и откуда учительница обещалась привести его домой к обеду. Невольно вспомнилась вдруг Васиной матушке та старуха, что совсем недавно до смерти перепугала Васю. Полная беспокойства, Васина матушка открыла окно и стала напряжённо всматриваться в темноту: не идёт ли где её мальчик? Но улица оставалась мертвенно-холодной, иссиня-серой, тускло освещаемой еле заметно круглившейся на востоке луной и редкими бледно-жёлтыми звёздами. Вдалеке возле здания школы горел фонарь, одиноко и безразлично. Не выдержав, наконец, Васина матушка сама вышла на улицу и пошла по направлению к этому фонарю, в школу, откуда уже столько времени не возвращался её сын. Добравшись до школы, нашла она её запертою. На стуле у двери сидел сторож в телогрейке, пожилого вида человек со средней длины бородой и приветливым выражением лица. Только завидев Васину матушку, он окликнул её:
    – Вы за Васей?
    – Да! – испуганно проговорила мать, – не знаете, что с ним? Почему его не привели домой?
    – Как не знать! Я ждал вас, чтобы сообщить неприятнейшую новость: сегодня днём, во время прогулки по лесу, ваш сын потерялся, когда один из наших старшеклассников его ненароком уронил, неся на шее. До сих пор ведутся поиски, но Васю пока не нашли.
    – Как можно было какому-то старшекласснику доверить нести на шее моего сыночка?! Да как они додуматься-то до этого могли?! Скорее скажите мне, где это произошло! Я сама пойду его искать!
    – Случилось это за нашей речкой, в лесу, на большой поляне возле старого дуба, – знаете, такой: с большим-пребольшим дуплом на высоте человеческого роста. Туда ведёт прямая дорога от моста. Только стоит ли вам ходить туда сейчас? Время позднее, ничего не разглядите-то в темноте, да ещё заблудитесь чего доброго! Обождите до утра. Там его сейчас ищут!
    – Если бы ваш сын так потерялся, – то вы бы меня поняли! – с этими словами Васина матушка опрометью кинулась в указанном направлении. Что-то делалось в её душе! Крайний испуг граничил здесь с полным отчаянием и мыслью, что без Васи она из этого лесу не выйдет, хоть весь его ей одной пришлось бы обойти. Даже нечто, близкое к сумасшествию, царило в её разуме и чувствах. Пройдя через мост, быстро нашла она нужную поляну и обратилась к одному из находившихся здесь людей, мужчине лет тридцати пяти, высокого роста и с топором за поясом:
    – Вы ещё не нашли моего мальчика?!
    – Васю-то, – отвечал мужчина, – ученика первого класса сельской школы? Нет, пока не нашли. А вы, должно быть, его мать? Понимаю, весьма прискорбное событие, очень вам сочувствую. Мы ж, однако, где только его не искали: в траве – нет, в кустарнике – тоже не прячется (на этих, не очень осторожных, надо сказать, словах, Васину матушку аж передёрнуло от возмущения, мужчина же этого как будто и не заметил), на полкилометра от поляны обшарили весь лес, – нигде его нет. Даже старшеклассник, что нёс Васю, – и тот не знает, куда он мог деваться, с тех пор как выронил его возле дуба...
    – А в дупле-то смотрели, – непонятно каким образом догадалась мать, – в дупле-то?!
    Мужчина задумался и, почёсывая затылок, произнёс:
    – Н-нет... В дупле, кажется, не смотрели. Хотя постойте, старшеклассник был как раз ростом до дупла, и Вася вполне мог бы туда свалиться! – с этими словами мужчина подошёл к дубу и сунул в его дупло руку по самое плечо. Не достав дна (дупло, должно быть, было очень глубоким и доходило до самого основания дуба), он крикнул в дупло:
    – Вася! Если ты здесь, то откликнись, тут за тобой мама пришла!
    Но ответа не последовало. Мужчина повторил свои слова ещё дважды, но снова ответом ему была лишь тишина. Наконец, решили срубить старый дуб. Сделать это было нужно осторожно, чтобы не повредить находившемуся там Васе. Рубить собирались на полметра ниже дупла. Мальчик Васиного роста не смог бы дотянуться сюда, даже стоя на дне его в полный рост. Как принялись рубить, было около половины двенадцатого ночи. Поляну освещала яркая полная луна и свет нескольких принесённых фонарей. Ясное небо было усеяно множеством звёзд, словно бесчисленными стаями светлячков, необыкновенно этим летом расплодившихся. Где-то рядом заухал филин, тараща свои большие горящие глаза на нарушивших его покой людей. Очнувшись, по-видимому, недавно от дневного сна, он представлялся настолько возмущённым и комичным, насколько это только возможно для неожиданно потревоженной птицы. Так точно реагируют лежебоки на солнечный свет, бьющий сквозь занавески и будящий их, или будильник, зазвонивший как раз в тот самый момент, когда они смотрели свои любимые сны, невзирая на почти совсем уже закончившееся утро. Человек с топором, усмехнувшись, схватил свой инструмент и замахнулся им на филина, на что тот, презрительно хрюкнув, слетел с ветки и, пролетая над этим человеком, повел себя весьма неприлично, сумев точнейшим образом испортить тёмную шевелюру обидчика. Тот только выругался ему в ответ и с хмурым видом принялся за работу. Полный какой-то внезапно переполнившей его злобы, он размахнулся и, что есть силы, ударил топором по дубу. Но стоило топору в первый раз коснуться ствола, как из дупла раздался истошный детский крик. Нельзя было различить, мальчик это кричал или девочка: крик был настолько резким и сильным, что все от неожиданности замерли, а мужчина – тот даже чуть не выронил топор. И только бедная Васина матушка кинулась к дереву с криком:
    – Васенька, ты здесь?! Как ты там, мой мальчик, отзовись!
    Но ответа не последовало. Ещё около пяти минут, вся в слезах, звала она своего сына, но ни единого звука не раздалось больше из дупла. Собрались снова рубить дуб – и при этом как можно скорее, не обращая внимания ни на какие посторонние звуки, что бы это ни было. Вася сидел в дупле уже больше десяти часов и должен был очень устать и проголодаться. Однако дровосек не обнаружил в своих руках топора и даже не запомнил, куда его положил. Посветили фонарём – нигде нет, как в воду канул. Люди уже, было, отчаялись достать Васю из дупла до истечения ночи, но тут у одного из искавших, тракториста из располагавшегося в десяти километрах от села колхоза, обнаружилась длинная прочная верёвка. Его позвали на поиски как раз в тот момент, когда он возвращался с работы, захватив оттуда никому на его взгляд не нужную верёвку и надеясь приспособить её для просушки белья. Решили опустить верёвку в дупло и уже на ней вытащить оттуда мальчика. К концу верёвки привязали короткую толстую палку и, спустив её до самого дна, крикнули, чтобы Вася ухватился за неё. Как ни странно, оказалось, что длина опущенной в дупло верёвки оказалась почти в полтора раза больше расстояния от дупла до основания дуба. Потащив, спустя минуту, верёвку наружу, тракторист заметил её крайнее утяжеление. За неё определённо кто-то держался, но вес этого «кого-то» несравнимо превышал вес самого Васи. Трактористу стали помогать, и он даже пошутил, что, вероятно, Вася каким-то образом пополнел за время, проведённое им в дупле. Шутка была явно неудачной и жестокой по отношению к Васиной матушке, так переживавшей за своего сына и не терпевшей теперь никаких острот относительно него. Но и тракторист, подобно мужчине с топором, не обратил на это никакого внимания. Работа грозила затянуться до самого утра, и он только и думал о том, как бы побыстрее уйти домой, независимо от результатов поиска. Его, в общем-то, совершенно не заботила судьба ни Васиной матери, ни её пропавшего сына, и он сам теперь жалел, что ввязался в это дело. Однако на середине пути верёвка застряла, и сколько бы люди не тянули её, – не двигалась с места. Тогда мужчина, уже без топора, и несколько напуганный родившимися в его душе суевериями, вновь засунул свою руку в дупло, но конца верёвки не достал. Потрогав сильно натянувшуюся внутри дупла верёвку, он изо всех сил дёрнул за неё. В тот же миг раздался треск, и мужчина с оборвавшимся концом верёвки в правой руке упал навзничь. Он сильно повредил эту руку, зацепившись ею за край дупла. Тракторист, не ожидавший такого развития событий и державшийся за другой конец верёвки, тоже упал и, ударившись головой о камень, потерял сознание. Почти сразу же люди услышали крик Васиной матушки, которую также нашли без сознания. Медлить было нельзя, и это злополучное место вскоре было покинуто.
    Пострадавших доставили в сельскую больницу. У Васиной матушки обнаружился сильный жар. В больнице она пролежала около недели, прежде чем смогла встать с постели, и в бреду говорила о каком-то виденном ею существе, большом, чёрном и лохматом, с козлиными ушами и огромными клыками, протягивавшем к ней через всю поляну свои мохнатые лапы. По словам Васиной матушки, из ушей чудовища валил дым, а в глазах играли зелёные языки пламени. Однако, придя в сознание, она уже не помнила ничего из сказанного.
    После того как болезнь оставила Васину матушку, ещё несколько дней находилась она под присмотром врачей, прежде чем смогла пойти домой. Хотя внешне она и казалась здоровой, душа её была настолько истерзана, что иные люди, глядя на Васину матушку, думали: не помешалась ли она? Ей казалось, что единственный сын её уже умер с голоду и холоду, находясь в дупле, тогда как никто больше не предпринял и попытки спасти его. А если он ещё и не умер, то, во всяком случае, находился при смерти. Хотела уже Васина матушка, захватив с собой топор, кинуться в лес, чтобы днём и ночью не отходить от проклятого дуба, пока своими руками не срубит его и не вызволит оттуда Васю хоть живого, хоть мёртвого. Ничто, казалось, не могло остановить её в этом сердечном порыве. Если бы можно было в это время заглянуть в её душу, то могло бы показаться, что она горы теперь на своём пути может свернуть, а многовековой дуб сломается перед ней как спичка, и что Васино освобождение неотступно близится. Однако Богу было угодно иначе решить судьбу Васиной матушки.
    Был воскресный день. Вот уже шла она быстрыми шагами и с топором в руках по направлению к мосту через реку, – а там и к старому дубу на лесной поляне, до которой от моста вела прямая дорога, как встретила, проходя мимо церкви, юродивую старушку, часто просившую милостыню, стоя на паперти.
    – Что ты такая грустная сегодня?! – весело крикнула ей старушка, когда та с ней поравнялась.
    Васина матушка даже не обратила внимания на эти слова, как будто их и не слышала. Хотя, быть может, она и действительно не слышала их вовсе. Чувства отказывались ей повиноваться. Одна только мысль постоянно жила в уме её, и мысль эта – о спасении своего единственного сына. Весь остальной мир для неё был сейчас как в тумане, ничто здесь не было ей нужно, всё меркло перед главной её целью. Но юродивая не отставала:
    – Как можешь ты не радоваться Христову воскресению?! – почти гневно вскричала она. При этих словах Васина матушка странно на неё посмотрела. Но старушка, как будто смягчившись, взяла её за руку и мягко проговорила:
    – Идём, помолимся Господу нашему. Брось топор, и идём со мной!
    – Не знаешь ты моего горя... – словно выдавила из себя Васина матушка и сказала всё это как бы в полусне, каким-то отчуждённым голосом, в котором чувствовалось безразличие ко всему, как будто камень какой придавил её душу и, придавив, отделил от всего, что её окружало.
    – К отцу Александру! К отцу Александру! – заторопилась юродивая и, вцепившись в руку Васиной матушки, потащила её из села в сторону леса, где в отдалении от сельской суеты доживал свой век старый священник, некогда служивший в местной церкви, а теперь живший отшельником на опушке южного леса (в противоположной стороне от леса северного, где произрастал много раз упоминавшийся нами колдовской дуб). В селе отец Александр не появлялся уже давно, и местные люди мало знали о его жизни. Минуло пятнадцать лет с тех пор, как по неведомым для нас причинам оставил он службу и удалился на покой, поселившись в ветхой бревенчатой избушке вдали от всех. Но старушка-юродивая часто его навещала и была с ним в самых лучших отношениях. Также в деревне поговаривали о якобы имевшемся у него даре прозорливости, но, помимо юродивой, редко кто посещал его скромную избушку.
    Упоминание имени отца Александра вызвало у Васиной матушки одно тёплое воспоминание из глубокого детства. Она позволила старушке вести себя к старому священнику и даже, сама может быть того не сознавая, пошла за ней, всё ускоряя свой шаг.
    Ещё будучи ребёнком, Васина матушка видела отца Александра на службе в церкви. Уже тогда он был стар, хотя тоской приближавшейся смерти от него и не веяло. Напротив, он был всегда необычайно жизнерадостен, и с лица его не сходила добрая улыбка. Как-то раз во время вечерней рождественской службы толпа прихожан оттеснила Васину матушку, бывшую в то время десятилетней девочкой, от стоявших впереди родителей почти к самому выходу и сильно прижала к стене, так что ей стало трудно дышать. Давка тогда в храме была неимоверная, и нельзя сказать наверняка, что явилось её причиной. Тем не менее, вскоре давление стало ослабевать, и люди как будто успокоились. Девочка попыталась пройти к родителям, но на неё внезапно налетел какой-то мужчина, на пути которого она невольно оказалась. Девочка упала на пол и сильно ушиблась. Плача от боли, она не в силах была подняться среди ставших вновь напирать со всех сторон людей. Васина матушка запомнила, что тогда непонятно каким образом протиснувшийся сквозь толпу священник осторожно взял её на руки и вынес из церкви. Он принёс её в находившийся при церкви настоятельский домик, где и уложил на мягкую кровать. Впоследствии она узнала в нём отца Александра. Когда девочка пришла в себя, у кровати уже стояли её родители, а отец Александр, вынеся для неё большую и красивую просфору, ласково произнёс:
    – Не горюй, милая! Господь мучеников любит, и за их страданиями всегда следует большая радость!
    Почему-то Васиной матушке вспомнились эти слова, а тем временем она уже стояла на пороге скромной бревенчатой избушки старого батюшки. Васина матушка хотела постучаться, но юродивая прежде её без всякого стуку отворила дверь, которая была не заперта, и увлекла Васину матушку за собой. Изнутри избушка напоминала скорее иноческую келью, нежели обычный дом. Она имела низкий потолок и смотрела на восток своим единственным окном. Отец Александр имел обыкновение вставать рано, и первые солнечные лучи, проникавшие через оконное стекло, неизменно оказывались на изголовье его грубой деревянной кровати. Помимо кровати, здесь были стол и пара стульев, стоявших возле самого окна. На столе лежал успевший подсохнуть кусок чёрного хлеба, а рядом – железная кружка ключевой воды. Кое-где на потолке пауками были расставлены ловчие сети, поджидавшие суетливых мух, способных нарушить покой хозяина избы. На стенах находилось множество икон, особенно в углу возле изголовья кровати. Здесь же висела лампада, маленьким и ровным огоньком своим наполнявшая радостью сердце всякого входившего сюда. Нельзя обойти вниманием и занимавшую четверть комнаты печь, в которой стоял глиняный горшок с крышкой. Самого же старого священника дома не оказалось. Возле избушки находился маленький участок земли с огородом и несколькими плодовыми деревьями, посаженными отцом Александром около двадцати лет назад. Здесь и застали его две нежданно пришедшие гостьи. Но была ли эта встреча для него неожиданной? Мы немного ошиблись, посчитав в своё время деда Матвея самым старым жителем села. Священнику было за девяносто, но, глядя на силу и бодрость, не угасавшие в нём, было бы трудным предположить столь значительный его возраст. В тот момент, когда отца Александра окликнули, он работал в огороде. Поднявшись и отряхнувши землю, прилипшую к полам рясы, он зашагал по направлению к избушке, жестом пригласив женщин идти за ним.
    И вот, быть может, главная-то суть нашей истории и раскрывается здесь, когда две женщины, сидя за столом у отца Александра, пили какой-то поданный им травяной настой. Много сил дал Васиной матушке этот напиток. Она не знала, из чего он сделан, но разум её как будто просветился и успокоился. Но только ли в напитке было дело? Возможно, не меньшее, и даже большее влияние на неё оказала царившая здесь атмосфера радости с мирно и благодатно смотрящими с икон ликами святых и весело игравшим на промасленном фитиле огоньком лампады. Юродивая привела Васину матушку сюда и теперь, как нарочно, молчала, будто ожидая чего-то от неё самой, даже не представив её старому священнику. Но та не знала, что сказать, как не знала и того, зачем её сюда привели. Наконец, отец Александр, сидевший всё время на своей кровати, заговорил первым, обратившись к Васиной матушке:
    – Здравствуй, моя дорогая! Давно мы с тобой не виделись, уж двадцать лет минуло с тех пор, как видел я тебя в последний раз! – и при этих словах улыбка бесконечной любви и радости отразилась на его лице. – А то вот живу я один-одинёшенек, и только Нина, верный друг мой до гробовой доски, никогда меня не оставит! – тут юродивая, которую действительно звали Ниной, подошла к старому священнику и крепко его обняла. У Васиной матушки при виде этого даже прокатилась слеза, – она вспомнила об обнимавшем её вот также когда-то Васе.
    – Не беспокойся за жизнь своего сына, но молись о нём как можно чаще! – вдруг сказал ей священник. На лице Васиной матушки выразилось крайнее удивление.
    – Ему и тебе предстоит нелёгкое испытание, но поверь мне, – вернётся он к тебе в день воскресный, когда ты и ожидать-то его не будешь, только молись за него как можно чаще, и я, грешный, молиться буду вместе с тобой! – сказал ей отец Александр, и на глазах его появились слёзы. Услышав это, Васина матушка удивилась ещё больше.
    – Но как вы узнали о моей беде? – спросила она, – и откуда знаете, что сын мой жив и вернётся? – в материнском голосе звучала надежда. Отец Александр ей на это отвечал:
    – Твой сын находится сейчас не в самом чистом месте. Ведь ты помнишь ту женщину, что хотела его похитить? Благодаря тебе она не смогла исполнить задуманное, но поручила это тем, от кого была уже не в силах отказаться. Двадцать или тридцать лет назад пришла в наше село нечистая сила и многих тогда смутила. Не устояли люди перед лестью бесовской, не раскаялись! Отсюда и голод пошёл, и болезни лютые. И ты теперь страдаешь за грех отца своего, увлёкшегося в то время колдовством, подобно многим людям нашего села, забывшим заповеди Христовы. Он тогда сам многих людей свёл с пути истинного. Но всё-таки молись за него: авось, помилует Господь его грешную душу, как милует и нас, недостойных. Я буду молиться вместе с тобой.
    Отец Александр остановился. Он тяжело дышал, как будто трудом великим дались ему эти слова. Словно какая-то тёмная пелена пыталась окутать его и принудить к молчанию. Васина матушка чувствовала это, находясь рядом с ним. Батюшка поднялся, взял со стола кружку и отёр себе лоб находившейся в ней святой водой. Ему как будто стало легче, и вскоре он снова заговорил.
    – Берегись искушений и каждый день окропляй стены и углы своего дома святой водой. Поверь мне, найдётся твой сынок, как отмолим грехи отца твоего. Я буду молиться вместе с тобой, и да пребудет с нами Господь наш Иисус Христос! – с этими словами отец Александр перекрестился и благословил сидевших напротив него Васину матушку и юродивую Нину. После этого старый священник, прежде стоявший, опустился на кровать, подперев отяжелевшую вдруг голову руками и не говоря больше ни слова. Он выглядел необычайно усталым.
    – Пойдём отсюда, дай батюшке отдохнуть! – сказала юродивая, выводя из избы Васину матушку, которая, тем не менее, успела попрощаться с отцом Александром. Тот тяжело кивнул. В глазах его стояли слёзы. Но на прощанье он посмотрел ей вслед и ласково улыбнулся:
    – Мы ещё увидимся с тобой, милая моя! И с Васей увидимся!
    И две женщины покинули старого священника, направившись в село. Как вышли они на улицу, юродивая протянула Васиной матушке небольшую икону Святителя Николая, наказав непрестанно ему молиться.
    – Уже многим в нашем селе помог святой Николай, – говорила она, – вот только помнят нынче об этом, увы, немногие!
    Безумие исчезло из разума Васиной матушки. Она сама не знала, почему прониклась таким доверием к отцу Александру, но в душе её родилась надежда. Солнце клонилось к закату и как будто улыбалось на прощание. Во всей природе чувствовалась какая-то осенняя усталость. Птицы переставали петь, а деревья теряли свой жизнерадостный зелёный наряд. Всё больше заявляли о себе холодные северные ветра среди пока что по-летнему тёплого воздуха. Зима была ещё далеко, но неизменно чувствовалось её роковое приближение.